Я открываю глаза. Взгляд
мой падает на ссохшееся деревянное окно
и на пейзаж за ним. Город. Большой город,
полный небоскрёбов. Небо. Серо-песчаного
цвета, как и всё под его сводами.
Присмотревшись, я вижу, что большинство
«небоскрёбов» являет собой всего
лишь башни из мусора. Спрессованного
мусора. Я встаю. Ни зевка, ни тяжести в
голове. Я накидываю поверх белой майки
чёрную жилетку, натягиваю истёртые
джинсы, обуваюсь в древние с виду
кроссовки. Белое покрытие облезло,
красные вставки выцвели. Я шнуруюсь.
Ой, порвался шнурок... ничего страшного.
Там, внизу, их полно. Я вдыхаю знойный
воздух. Выйдя из комнаты, я направляюсь
на кухню. На кухне ничего особенного —
водопровод не работает, холодильник
отключён, стол потерял одну ножку, ни
стульев, ни табуреток. Унылое место. Но
в холодильнике стоит то, что я больше
всего люблю — старая стеклянная бутылка,
наполненная родниковой водой. Не помню
уже, откуда она у меня. А вот про родник
точно знаю — он в восьми часах пути
отсюда, и вода в нём сильно освежает. Я
делаю один-единственный глоток и
чувствую, как силы наполняют моё тело.
Я закупориваю бутылку винной пробкой,
лежащей тут же, в холодильнике, и кладу
её в карман. Затем я выхожу, притворив
за собой дверь. Я бегом спускаюсь вниз
по лестнице — все двадцать этажей. Чем
выше я поднимусь вечером, тем приятнее
мне спуститься утром. Я выхожу на улицу.
У обочины дороги я останавливаюсь и ещё
раз окидываю город взглядом. Ни души.
Ни одного человека.
Люди... Сколько себя помню,
в городе жили люди. Много людей. И я жил
с ними. Мой отец был известным
робототехником, мама — простой работницей
в офисе. Я не помню своего детства. Вплоть
до восемнадцати годов.
В
восемнадцать лет я уже учился в институте.
Среди сверстников я был сильнейшим,
быстрейшим, умнейшим. Я учился на
инженера-робототехника, чтобы быть, как
отец. Я его очень любил. И маму тоже. Они
умерли. Давно. Столько лет назад, что я
уже плохо помню их лица. Когда их хоронили,
я был такой же молодой и свежий, как в
двадцать один год. Родные и близкие с
подозрением относились ко мне. Кто-то
даже не любил. Но мне было всё равно —
без родителей жизнь была не мила. Через
десять лет я привык. Я работал. Много
где работал — на фабриках по производству
роботов, в офисах, на стройках. Я даже
однажды участвовал в спортивных
состязаниях, но судей что-то смутило во
время медицинского обследования, и я
ушёл даже без денежной компенсации. Но
для меня было главным участие. Еа
заработанные в офисах и других местах
деньги я купил себе мотоцикл — большой,
с широкими колёсами, очень скоростной.
Я катался по просторам родной страны и
не ведал горя. Но чем дольше я жил — тем
более сильными делались гонения. И тем
больше было на планете мусора. Потомки
потомков моих родственников меня
опасались, памятуя о рассказах родителей
про то, что я бессмертный. Людей это
почему-то пугает. Я считаю, что они сами
могут жить вечно, только они себе этого
не дают. По каким-то мне неведомым
причинам они старели и умирали, а я один
не старел.
А
потом однажды, когда захламление Земли
дошло до предела — помнится я тогда в
пятидесятый раз делал техосмотр моего
мотоцикла и искал замену устаревшим
частям — люди улетели. Вот просто взяли,
сели на корабли класса «Аксиома»,
и отправились в круиз по космосу. Круиз
затянулся. А меня не взяли. Даже не
вспомнили обо мне. А мне как-то и не
хотелось лететь. Я мог выжить благодаря
буквально глотку воды в день. И мне не
нужно было ничего, кроме, разве что,
смены одежды.
Я
потерял счёт времени. Всё, что мне
оставалось делать — колесить по стране
на мотоцикле, наблюдать за оставшимися
на земле роботами-мусорщиками класса
«ВАЛЛ*И», и изредка менять детали
мотоцикла и искать себе новую одежду.
Так прошло очень много времени...
|